Элиас Алвин Конли

• МЕСТО РОЖДЕНИЯ: Англия, Корнуолл, Полперро. • МЕСТО УЧЕБЫ И ГОД ВЫПУСКА: Хогвартс, Когтевран, 1978. • МЕСТО И ГОДА РАБОТЫ: Министерство Магии, Аврорат, с сентября 1978 по настоящее время.

• ВОЛШЕБНАЯ ПАЛОЧКА: перо совы, сосна, 13 дюймов. • ПАТРОНУС: массивный волкодав, своим видом противопоставленный призрачному гайтрашу. • БОГГАРТ: гайтраш, призрачный пёс, сулящий тому, кто его увидел, погибель. • ДОМАШНЕЕ ЖИВОТНОЕ: отсутствует.

НАВЫКИ И ТАЛАНТЫ • МАГИЧЕСКИЕ: Элиас был хорош практически во всех дисциплинах, преподаваемых в школе. Не безупречен, но спокойно сдал ЖАБА с превосходными баллами по всем направлениям, что требовались для поступления на службу в аврорат. Основным минусом его чар является отсутствие творчества: Элиас не способен перешагнуть за рамки прочитанных книг и использовать заклинания интуитивно, вовремя, вне обстановки экзаменационного часа. Несмотря на отличные знания, из него плохой дуэлянт. Но зато уверенный следователь, способный воссоздать картину творившегося волшебства после долгих раздумий или же вычислить зелье по пятнышку на полу и оставшемуся запаху, если дать время припомнить страницы трактатов. Он стажёр, и этим многое сказано: когда-нибудь вырастет в сильного мага, но пока совершенно не опытен. Способен использовать невербальные заклинания, но только не в напряжённой обстановке. Умеет трансгрессировать, но только с волшебной палочкой. • НЕ МАГИЧЕСКИЕ: исключительная память и способность воспроизводить увиденное и услышанное с точностью до мельчайших деталей.

ОСОБЕННОСТИ & АРТЕФАКТЫ отсутствуют

РОДСТВЕННЫЕ СВЯЗИ
Кеннет Малкольм Конли, работник Министерства Магии, полукровный — старший брат;
Джоэлла (Тэйлор) Конли, домохозяйка, полукровная — мать;
Элфи Конли, рыбак, неволшебник — отец.

[html]<anketa1>... mais je viens de taper quelques mots dans le traducteur</anketa1>[/html]

БИОГРАФИЯ ПЕРСОНАЖА
Семья, в которой родился Элиас, ничем не выделялась на фоне прочих хозяйств скромной английской деревни вблизи Лондона — добропорядочный глава семейства, промышляющий рыболовством, здоровый и активный старший брат и мать, уделяющая всё своё время домашнему очагу. На деле же внутри подобной идилии существовал большой секрет: Джоэлла Конли была волшебницей, причём самой настоящей ведьмой, в прошлом не раз и не два пополнявшей своё личное дело в архиве Министерства сводками о мелких преступлениях против доверчивых маглов ради корысти и выгоды. К простому и прямолинейному Элфи Джоэлла не испытывала особых чувств, используя лишь для того, чтобы залечь на дно. Но с рождением первенца завязались и первые настоящие ниточки связи. Ну а после того, как на свет появился Элиас, так похожий на отца самой Джоэллы, прожжённая ведьма окончательно осела в Полперро.
Сходство с дедом, которого Элиас никогда и не видел, не ограничивалось лишь внешностью — он был точной копией и по характеру, и по манерам. Ничего удивительного в том, что мать так сильно привязалась именно к нему, намного больше времени уделяя его воспитанию, чем заботе о старшем сыне, Кеннете, шедшем по стопам магла-отца. Более того, у неё была крепкая уверенность, что именно у Элиаса проявятся магические способности. Мальчик рос окружённый чрезмерной заботой и вниманием, его детство было очень длинным, и даже сегодня он остаётся в изрядной степени инфантильным и несамостоятельным. Тем не менее, это же дало и положительные плоды: Элиас получал ответы на все свои вопросы, рос любознательным и крайне смышлёным, при этом ощущая свою исключительность, а потому не боясь трудностей и будучи готовым к любому свершению, если его к нему подтолкнуть.

Мать была права, и её любимец действительно проявил свою магическую предрасположенность в малом возрасте. Отец и старший сын были постоянно вне дома, и потому Джоэлле удалось скрыть до поры до времени этот факт, договорившись с Элиасом о том, что папе и Кеннету пока говорить ничего не нужно. А тем временем мать тайком рассказывала Элиасу о том мире, в котором однажды ему предстоит очутиться — о мире волшебства. Волшебница и хранительница их общей тайны, Джоэлла стала для Элиаса чуть ли не единственным объектом для обожания на целом свете. А их маленький домик в деревне, искажённый в воспоминаниях, как это часто бывает, до сих пор кажется уже взрослому юноше самым уютным местом, что можно представить. Мальчик с детства научился жить в себе и безоговорочно верить лишь тому, о чём ему говорят люди, которым он доверяет.
С отцом и братом Элиас близок не был, хотя по-своему любил и их, конечно, проводя много времени с Кеннетом в ребячьих забавах. Во многом с этих пор заложилось и странное отношение младшего к старшему: с одной стороны, Кеннет был таким взрослым, сильным и интересным, что Элиас к нему тянулся, но, с другой стороны, он не обладал той исключительной тайной и чувствительностью к миру, откуда рождалось противоречивое чувство лёгкого покровительства и превосходства, которые Элиас старался не демонстрировать. Эта смесь отношений сохранилась и до сих пор, но в то время, когда спустя несколько месяцев после младшего брата, способности проявились и у Кеннета, Элиас расцвёл, ведь у него появился не только учитель, которому следовало внимать, открывши рот, но и соратник, с которым можно было затем взахлёб всё обсудить. Зависимость от компании, в которой всё получается гораздо лучше, сохранилась за юношей и в дальнейшем.

Очень быстро Элиас вместе с Кеннетом знакомились с той частью мира вокруг, что была скрыта от людей без магических способностей. Они познакомились с местной травницей-фармацевтом, материнской знакомой. Они побывали в гостях у семьи откровенных волшебников, живущих далеко на отшибе. Им показали лукотрусов и кельпи, жмыров и не горящих в огне саламандр. Всё вокруг было похоже на сказку, и мальчики росли в чрезмерной самоуверенности, а потому и первая магическая беда не заставила их себя ждать. Заигравшись до сумерек в холмах, окружавших Полперро и водную гладь, и наткнувшись на останки разбитого корабля, мальчишки не упустили возможности запугать друг друга до смерти, вспоминая рассказы матери о фестралах, блуждающих огоньках, злых привидениях и собаке, сулящей погибель. Перебравшие страха от собственных выдумок, Элиас и Кеннет с дрожащим сердцем припустили к родному дому, и именно там, на донельзя пустынной улице им и преградил дорогу гайтраш — призрачный пёс с сияющими глазами и искрами в шерсти, который столь же безмолвно, как появился, исчез, растворившись в вечернем тумане, навеянном с моря. Этот устрашающий образ, явившийся одновременно обоим юнцам, навсегда отпечатался в памяти братьев, безошибочно опознавших в нём злое создание. Той же ночью в муках, с кровавым кашлем на губах скончался магловский дедушка, ещё утром пылавший силой и бодростью.
Ночные стоны умирающего, наложенные на истории о зловещем животном, сложили в душе Элиаса овеянный страхом и тайнами образ обрыва ниточек жизни. Смерть для него отныне всегда была чем-то одновременно и пугающим до леденеющих рук, и неотвратимо привлекательным, заставляющим сквозь страх постоянно думать о ней, мазохически наслаждаясь то учащающимся, то замирающим аритмичным биением запуганного сердца. Как олицетворение самого главного страха в своей жизни, Элиас не раз испытывал, как затаившийся в дупле или старом погребе боггарт сияющими глазами пса начинает глядеть на него из бездны. Каждый раз он сбегал в ужасе, не давая призраку даже до конца проявиться.

В скором времени Кеннету исполнилось одиннадцать, и он уехал на обучение в Хогвартс, а для Элиаса наступило длительное время ожидания. К тому времени образ матери всё отчётливее разделялся на идеал и посредственную реальность. Отца-магла же, который с отъездом старшего сына пытался прививать свои идеалы совершенно непохожему на Кеннета мальчику, Элиас и вовсе начинал недолюбливать. Месяц за месяцем он взахлёб читал письма, отправляемые старшим братом домой, и так вышло, что к тому моменту, когда настала очередь получить приглашение и ему, он уже перегорел. Хогвартс для Элиаса в его первый год обучения не стал исполнением долгожданной мечты — начало обучения оказалось скорее лишь избавлением от болезненного ожидания перемен.
Он не был восхищён древним замком, как и в принципе, кажется, так и не научился ярко испытывать восторг или удивление. Элиас был удовлетворён, и этого было достаточно, чтобы ответственно отнестись к изучению всего того, чего он до этого так долго ждал. Распределяющая шляпа открыла ему двери Когтеврана, чему мальчик был одновременно и расстроен, не попав на факультет брата, и рад, оказавшись в доме признанных умников и гениальных людей. Здесь же он познакомился и с Сейджем Гампом, с которым в дальнейшем крепко сдружился. Начался новый период жизни, где движущей силой для Элиаса вместо матери, а затем брата, стал однокурсник, благодаря соревновательному присутствию которого Элиас на протяжении всего обучения сохранял запал быть как можно более выдающимся учеником — о дальнейших карьере и жизни он не задумывался, здесь и сейчас его интересовали только знания ради знаний как таковых.

Элиас всегда видел больше, чем говорил. Или, во всяком случае, точно думал больше, чем своих мыслей озвучивал. Своими взглядами на жизнь предпочитал делиться лишь с самыми близкими себе людьми, среди прочих прослыв несколько замкнутым и отстранённым мальчишкой — для некоторых это было правдой из-за природной неуверенности подростка в себе, но для других Элиас был отстранён и холоден нарочито, так как считал себя выше общения с ними. Весьма быстро для него люди разделились на тех, кто на что-то способен, и на тех, кто совершенно точно ничего в жизни достичь не способен. Водить дружбы с последними мальчишка считал выше собственной исключительности. Неярко, но это чувство отчётливо направляло его в выборе поведенческой нормы.
И так уж сложилось, что в его потоке все талантливые ребята, причём куда более талантливые, чем сам Элиас, включая его близкого друга, Сейджа, принадлежали к числу чистокровных волшебников, если не из священного списка двадцати восьми, то в любом случае из старинного рода. На волне нового роста в кругах молодёжи идей об исключительности чистоты крови Элиас, долго размышляя, и сам отныне не отбрасывал такой закономерности между происхождением и талантом, рассматривая отдельные случаи скорее как исключения. До 1976 года и начала магической войны в Британии ещё было далеко, и потому подобные взгляды пока были лишь проявлением бунтарской натуры подросткового становления.

Он был отличником, по-детски воспринимавшим все экзамены как часть увлекательного приключения. Получив превосходные отметки в конце пятого курса, он продолжил изучать всё, что только могло уложиться в разумное расписание, и в два последующих года. Истинный когтевранец, со временем он осознал, что ему действительно нравится совершенствовать свои знания и, наконец, перестал зависеть от вдохновения со стороны Сейджа в вопросах школьного быта. К сожалению, эта счастливая пора продлилась недолго: самые тревожные слухи всё чаще и чаще долетали до стен Хогвартса, просачивались в умы всех волшебников даже сквозь молчание Министерства.
Элиас, повзрослевший куда позже большинства своих сверстников, охотно включился в прогрессивное недовольство студентов текущей позицией волшебного мира Британии. Он не был активнейшим сторонником каких-либо перемен, да и информация до него доходила неполной, в деформированном качестве — но именно такой она и стала пищей для размышлений Элиаса. Он, пожалуй, боялся настоящей войны. Но в то же время считал, что если ничего не изменить сейчас, то потом станет хуже. По большому счёту, он не верил в Министерство Магии, как и не верил и ему самому. Но, с другой стороны, идеи Пожирателей Смерти хоть ему и были понятны, особой страсти он и к ним не испытывал.

Так оно и вышло, что, окончив Хогвартс с наивысшими баллами, он так и не узнал, что же ему в этой жизни делать. Вокруг всё сильнее разгоралась магическая война, а Элиас не знал, к кому ему примкнуть, да и в принципе не хотел этого, поскольку всё, что умел делать — это учиться. Около месяца после окончания школы юноша провёл в доме своего друга, Сейджа Гампа, но затем, не выдержав невыносимого чувства жизни за чужой счёт, уехал домой, так и не найдя себе занятия в магическом Лондоне и его окрестностях. Возвращение в Полперро представлялось Элиасу трансгрессией в магический мир детства, в котором была уютная маленькая деревня и всё просто и понятно, как ясный день. Однако найти себе занятия на малой родине, вынужденно ведя скрытный образ жизни, наедине с постаревшей матерью и всё также раздражающим отцом, юноша тоже не смог, усугубив кризис собственной личности и всё чаще используя виски в качестве успокоения гнетущих дум.
Таковым брата и застал в начале сентября 1978 года Кеннет, буквально насилу вырывая Элиаса из затянувшейся апатии, вызванной не глубокой драмой, а банальной несамостоятельностью, что старшего брата и выбесило больше всего. Получив пару унизительных бесед с тем, кого до сих пор уважал и одновременно считал своего уровня, Элиас, всегда нуждавшийся в тягаче в виде другого человека, вновь отправился в Лондон, вместе с Кеннетом, уже служившем в Министерстве полноценным аврором. По поручительству Кеннета и благодаря великолепным оценкам, в Министерстве дали шанс и Элиасу, тем более что штатных сотрудников катастрофически не хватало.

И до этой точки на данный момент и развилась жизнь Элиаса Конли — волшебника-полукровки, имеющего целый ворох сомнений и размышлений по каждой из сторон военного конфликта. Работая без цели и желания, привязанный то к одной личности, то к другой, Элиас талантлив, но бесхребетен, легко поддаётся новым веяниям и, возможно, однажды прибьётся к какому-либо лагерю, если война не закончится прежде, чем он что-то надумает в своей голове.

ПРОБНЫЙ ПОСТ прячем под спойлер   — Ах, Роберт, вы так добры! Как бы я тут без вас вообще была! — Сухонькая старушка улыбнулась молодому медбрату, совершающему свой утренний обход и заботливо интересующемуся, как спалось его подопечным.   — Что вы, я просто делаю, что должен, — Роберт тепло и мягко коснулся морщинистой руки и прошёл дальше. Сегодня всё было хорошо, пациенты восстановительного покоя чувствовали себя прекрасно, ещё одна ночь прошла без чего-то ужасного, и этого уже было достаточно, чтобы поднять настроение. Уже целую неделю Роберт не слышал потусторонних голосов в своей голове и оттого даже словно бы воспрял духом. Молчание демона давало человеку надежду. Молчание демона разрешало человеческой части Роберта окрепнуть, поднять голову и даже начать задумываться о том, что всё ещё будет, обязательно будет хорошо.   — Привет, Роберт.   — Привет, ну как ты? — Медбрат сел на краешек кровати больной. Эта пациентка была единственной, с кем он себе такое мог позволить. Давняя подруга, родом из далёкого детства — Роберт был удивлён, встретив её однажды здесь, среди своих подопечных. Пневмония, осложнениями атаковавшая сердце, таков был диагноз; говорят, её еле-еле сумели вытянуть с того света, когда удар настиг её. Большое счастье, что девушка уже и так находилась в больнице, что её вовремя приняли в заботливые руки. Но сейчас уже всё было в порядке, больная даже и больной-то теперь не была:   — Я слышал, тебя завтра выписывают, - юноша приложил ладонь ко лбу подруги, больше для выражения симпатии, нежели с целью удостовериться, что жара действительно нет. Кто бы только знал, насколько сильно Роберт радовался тому, как шла девушка на поправку.   Всю неделю в душе Роберта царило смятение: он так сильно переживал за благополучие давней подруги, и при этом так же сильно боялся того, что демон внутри него услышит эти его светлые чувства. Услышит и опрокинет, и уничтожит их, растопчет в пыль вместе с девушкой только для того, чтобы нанести разуму Роберта очередной тяжёлый удар. Марбас был на это способен — Роберт уже не раз и не два опробовал на себе всю первобытную жестокость и всё мистическое могущество, которыми обладало это нечистое существо. Роберт старался не вспоминать, а если всё же вспоминал, то содрогаясь от ужаса, ту первую смерть, которую показал ему демон. Совершенно обыденную, никого не насторожившую, кроме Роберта, который знал: это дело рук древнего врага человечества! И, более того, это и его же собственных рук дело! Не в силах сопротивляться, юноша раз за разом служил проводником злой воли Марбаса, и это его отвращало более всего. Быть только лишь куклой под чужим контролем. Немым наблюдателем со стороны. Тем, кому разрешено двигаться и думать лишь до тех пор, пока кукловод лениво не потянется к нитям, чтобы взять всё в свои дьявольские пальцы.   Сколько всего уже сделал Марбас, пользуясь его телом! Сколько жизней забрал и испортил! Сейчас, впервые за несколько месяцев получив возможность мыслить свежо, Роберт понимал, что на него уже куда слабее оказывает впечатление вид распространяющейся заразы. В эти дни трезвости, когда демона не было слышно, Роберт заметил, насколько же сильно покрылось льдом его собственное сердце.   — Да, я поеду домой, — девушка обхватила руку Роберта, — спасибо тебе за всё… Почему же ты не сказал никому, что вернулся в Генриетту?   — Я… — юноша отвёл глаза, - я просто не подумал, я же говорил уже. Ещё раз прости!   Более получаса ещё медбрат разговаривал со своей пациенткой, и Роберт с неописуемым удовлетворением, неповторимым окрылением чувствовал, как под сковавшей корочкой льда жарким пламенем горит его сердце по отношению к этому человеку — не просто человеку, а давней хорошей знакомой… Только на фоне всего этого чёрной точкой маячило какое-то пока неясное, но всё нарастающее чувство.   — Рад, что всё закончилось так хорошо. Ну а сейчас мне пора, моя смена скоро закончится.   — Удачи, Роберт, увидимся!   — Надеюсь только, что не здесь, — улыбнулся юноша, уходя, но лишь стоило ему коснуться ручки двери, как гнетущее предчувствие вдруг волной вырвалось наружу.   — Ты. Не. Посмеешь.   Роберт с ненавистью глядел в своё отражение в зеркале. Так повелось почти с самого начала: только видя своё отражение в зеркале — уставшее лицо с глазами, полными ярости — юноша мог лучше всего отделить свои собственные мысли от желаний демона внутри. Раз за разом Роберт, когда чувствовал в себе силы для противостояния, вот так вот говорил сам с собой. Угрожал. Клялся. Давал неистовый отпор. И иногда ему удавалось на время вырваться из чёрного омута; гораздо чаще же сводящий с ума ядовитый шёпот Марбаса брал верх.   Но сейчас демон молчал. Он был здесь, он пробудился от своего недельного затишья — Роберт это чувствовал — но почему-то не спешил отвечать своей игрушке. И тем не менее игрушка понимала, почему его хозяин объявился именно сейчас. Для того, чтобы вывести страдания души Роберта на совершенно иной уровень, всадить в неё куда более острую стрелу, чем были все до этой.   — Ты. Не. Посмеешь. — В очередной раз выплюнул Роберт в лицо своему отражению. Он повторял это не как бессмысленное заклинание, отнюдь. С каждым словом он словно бы наносил удар по черноте внутри себя.   И всё же какой-то частью сознания он понимал: всё тщетно. Марбас возьмёт своё. Он сыграл свою партию. Он добился того, чтобы Роберт уверовал в светлый исход случившегося со своей подругой. И он заберёт её жизнь именно сейчас, когда юноша размяк, и это нанесёт по его моральной обороне самый сокрушительный удар. И эта часть сознания, пока другая изо всех боролась, безмолвно кричала внутри: «Почему?! Почему ты просто не убьёшь меня?! Почему не заберёшь мою жизнь так же легко, как и прочие?! Почему живьём рвёшь меня на части?!»   Но и эти вопросы не получали ответа. Только лишь невидимые оковы сковывали тело, позволяя совершать лишь те движения, против которых не был демон. Несомненно, тоже знакомое чувство: именно оно не позволило Роберту за столько месяцев никому открыться, ни у кого попросить помощи.   Однако сейчас ярость человека была так сильна, что ему казалось, что он сможет раскрошить эту ненавистную чёрную часть себя.   — Ты. Не. Посмеешь. — «Не тронь её!». Нет ответа.   — Ты. Не. Посмеешь! — «Я тебе её не отдам!». В глазах отражения разливается тьма.   — Ты не посмеешь! — «Я вырву её из твоих лап!». Когда? Этой ночью. Отражение как будто бы сдаёт назад под напором ярости.   — ТЫ НЕ ПОСМЕЕШЬ! — «Отступи! Прочь из моей головы!». По стеклу проходит трещина, Роберт без сил падает на холодный кафель, но его грудь полно вдыхает воздух, а роящиеся мысли легко укладываются в голове. Первая победа. Такая маленькая, но победа.   Ночная тишина. Безмолвие нарушается лишь лёгким шелестом ветра в занавесках, и неяркое свечение луны проливается в палаты. Здесь почти нет дежурных, ведь в этом крыле лежат люди уже абсолютно здоровые. Их страхи остались позади. Болезни, ударившие по ним, отступили, когда на их защиту встали ангелы в белых халатах.   Дверь отворяется совершенно бесшумно, полоска коридорного света появляется, впуская посетителя, и затем исчезает, словно бы мистический портал. Шаги вошедшего мягки и не беспокоят сон уставших от этих стен людей. Эти шаги медленные, почти крадущиеся, но посетитель точно знает, какая постель ему нужна. Та, на которой отдыхает его давняя подруга.   Легко, как и всегда, Роберт садится на край. Его рука нащупывает чужую руку, пальцы замирают на тонком запястье. Он уверен, что не разбудит спящую девушку — ему кажется, что он сейчас почти что не из мира людей. И он облегчённо выдыхает, когда чувствует ровное биение жилки под пальцами. Значит, всё в порядке. Значит, он не опоздал. Значит...   — И что же ты сделаешь, Роберт? — Едва уловимо шелестит в голове. Ветерок колышет занавески, и их шелест легко спутать с шёпотом древнего монстра.   — Слаб. Беспомощен. Не помешаешь, — словно бы ещё тише звучит знакомый голос, но юноша не может точно сказать, действительно ли с ним говорит тёмная сущность, или это лишь его собственные страхи, рвущиеся наружу от напряжения.   Краски меркнут. Ночные тени чередуются с неяркими светлыми пятнами. Ползёт по стене костлявая ладонь демона — или же просто воображение играет злую шутку? Лёгкая ткань на окнах танцует с ветром, и её призрачная тень так похожа на чёрную дымку. Звуки ночи продолжают пугать, преображаясь на краю сознания: «Страдания. Она будет страдать. Боль».   Пульс девушки учащается и сбивается Лицо её хмурится, словно бы её преследуют страшные сны. Роберт закусывает губу, костяшки пальцев второй руки, сжатой в кулак, побелели от страха и напряжения. «Но что же ты сделаешь, Роберт?» — эхом с голосом Марбаса продолжало разноситься в его голове.   — Что же я сделаю? — Едва слышно повторял вслух Роберт. Рука под его пальцами задрожала, с губ девушки сорвался стон, и Роберт даже как будто бы увидел, как проступают капли холодного пота на её лбу, как на глазах темнеют губы. Что делать? Звать на помощь, бить тревогу? Нет, слишком долго, дьявольская агония охватит и сожжёт больную гораздо раньше, чем врачи успеют понять, как помочь. Но что же может сделать он сам?   «Боль. Страдания», — Роберт видел, как прямо перед ним разворачивается смерть. Он видел это много раз, и он знал, что будет дальше: сковывающая, невыносимая боль в груди, бесконечный страх в глазах умирающего, последние минуты — а если не повезёт, то и дни — человека будут охвачены агонией тела и разума. Роберт всем своим сердцем желал для своей подруги иной судьбы; глаза девушки, полные боли, распахнулись, и глядя в них, Роберт понял, что её сердце сейчас буквально умирает, обливаясь кровью. Едва ли она сейчас узнавала медбрата, едва ли она могла вымолвить хоть слово, но юноша как будто бы читал в стеклянных глазах, как будто бы слышал несуществующую просьбу: «помоги мне!». «Избавь от страданий», — изменял эту просьбу искалеченный демоном разумом. «Убей», — из глубин поднимался мрачный голос.   Роберт сбился со счёта, сколько раз от его имени Марбас поднимал руки и забирал чужую жизнь: легко, даже обыденно. Однако в этот раз он поднял руку по собственной воле. Его ладонь коснулась щеки дорогого человека, глаза затянулись тьмой, и на короткий миг воздух словно бы стал спёртым.   Пульс замер. Последний то ли судорожный, то ли облегчённый вздох, и тело замерло на кровати. Чужая жизненная сила потекла по жилам одержимого, наливая мускулы раскалённым железом. Успокоились тени, улёгся ветерок. Но Роберт не чувствовал этого. Он вообще ничего не чувствовал. Его глаза, снова только лишь карие, наполнялись слезами, и соленые капли падали на чужую ладонь, что всё ещё сжимал Роберт в своей. Впервые в своей жизни этот человек плакал. Ни обида, ни потери, ни страх и ни боль не могли заставить Роберта проронить и слезинки. Но это были слёзы беспомощности. Это были слёзы осознания того, что даже зная всё наперёд, даже имея на руках все карты и полную свободу действий, он всё равно беспомощен против чудовища по имени Марбас. Сейчас, именно сейчас, как никогда раньше, Роберт был близок к тому, чтобы окончательно сдаться.   В абсолютной тишине солёные дорожки стекали по щекам и подбородку. И даже ехидного шелестящего смеха не было слышно.

СВЯЗЬ С ВАМИ Скрытый текст: Для просмотра скрытого текста - войдите или зарегистрируйтесь.